К онтологичному и динамичному пониманию языка: "Философия имени" и диалогическая философия

I

Не секрет, что большинство современных моделей языка грешат, с одной стороны, статичностью и механицизмом, с другой – субъективизмом и психологизмом.

К числу первых следует отнести многочисленные направления структурализма, начиная от Пражского лингвистического кружка и Копенгагенских глоссематиков вплоть до современной прагматики, развившейся на основе Теории речевых актов Дж. Остина -Дж. Серля. Их противниками выступили наследники психологического направления в лингвистике – деструктуралисты. Такие исследователи, как Р. Барт, М. Фуко, Ю. Кристева в своих работах по сути осуществили reductio ad absurdum положения об индивидуальном, личностном характере языка и речевой деятельности.

Итак, как и в европейской философии, тезис породил антитезис – абстрактному рационализму на смену пришел субъективизм и иррационализм. Язык как идеальная схема и коммуникация как реализация одной из уже предзаданных языковых конструкций в зависимости от исходного намерения говорящего; или язык как индивидуальное речевое творчество говорящих, только в силу нелепой привычки или недостаточной сознательности своих действий пользующихся расхожими языковыми клише. Если исходить из логического закона тождества, А=А, то никакого примирения этих точек зрения быть не может. Или язык есть ’ergon и тогда он сверх-личен и неизменен, или он есть ’energeia, т.е. творится в каждом индивидуальном речевом акте. Как школьная философия не смогла соединить мир идей с миром вещей, феномен с ноуменом, так и современная лингвистика не может соединить два противоположных взгляда на язык. Именно поэтому столь различные и казалось бы столь тщательно разработанные модели языка оказываются односторонними, далекими от реального языка. Между тем, всем известный закон диалектического развития (а сегодня, как и прежде, вряд ли кто возьмется спорить с тем, что открытие этого закона было одним из величайших достижений мысли) требует синтеза тезиса и антитезиса, их неслиянного единства. Язык есть coincidentia oppositorum . Он есть и ’ergon, и ’energeia.

Как и любое сложное явление действительности, язык обладает антиномической природой. Он имеет и идеальное, и конкретное бытие. Поэтому два направления современной лингвистики должны не противоречить друг другу, но взаимодополнять себя.

Антиномичность языка, его объективно-субъективная природа – отнюдь не новейшее открытие. Еще Платон в своем "Кратиле" подробно разбирает оба воззрения на природу слов – fusei и qesei (их первичность или вторичность по отношению к человеку). Приведя убедительные аргументы в защиту и той, и другой теории, платоновский Сократ оставляет читателя при мнении, что, хотя слова имеют идеальное происхождение, однако в конкретном своем историческом бытии несут на себе печать человеческого психологизма, субъективизма, подвержены определенным изменениям (Платон, 1999, т.1, C.613 сл.).

Уже в Новое время, один из основоположников общего языкознания В. фон Гумбольдт вновь обращается к антиномичной природе языка. Он был первым, кто указал на динамический аспект языка. В духе гераклитовской онтологии Гумбольдт пишет: “Язык, как он есть в действительности, представляется непрерывно текущим и преходящим с каждой минутой... существо языка состоит в самом акте его воспроизведения... Живая речь есть первое истинное состояние языка” (Гумбольдт, 1988, С. 150). Но тут же он добавляет: “Язык имеет самостоятельную жизнь, как бы вне человека, и господствует над ним своею силою..., и хотя действительную жизнь получает только в употреблении между людьми, но в то же время, в существе своем, он не зависит от отдельных лиц. Эти два взгляда, в которых язык представляется и чуждым душе человека и принадлежащим ей, зависящим и не зависящим от нее, действительно в нем совмещаются и составляют особенность существа его. Нельзя и не должно избегать этого противоречия, представляя себе язык в некоторых частях чуждым душе и независимым от нее, а в других только ее собственностью. ...Язык дает живо чувствовать каждому человеку, что он не более как частица целого человечества” (Ibid., С. 155-156).

Несмотря на то, что Гумбольдт считается классиком языкознания, а многие его идеи были восприняты и развиты самыми различными лингвистическими школами, его учение об антиномичности языка не оказало заметного влияния на пост-соссюровскую лингвистику. Соссюр предложил “в методологических целях” разделить язык и речь. Его последователи превратили это разделение в онтологическую пропасть и, оставшись по разным сторонам этой пропасти, до сих пор враждуют друг с другом.

Такова ситуация в "центре" лингвистического поля. Если же мы обратим внимание на его периферию, на области, пограничные с философией, теологией, литературоведением, математикой и другими науками, то мы заметим иную картину. Мыслители, работавшие в самых разных областях знаний, обращались к языку и создавали свои модели, исходя именно из антиномического, диалектического взгляда на язык и языковое общение. Работая в большинстве случаев независимо друг от друга, эти исследователи часто приходили к аналогичным выводам.

Достаточно условно этих мыслителей можно разделить на три группы:

1. философы имени (А.Ф. Лосев, С.Н. Булгаков и П.А. Флоренский);
2. философы-диалогисты (М.М. Бахтин и его кружок, М. Бубер, О. Розеншток-Хюсси, Ф. Розенцвейг);
3. современные исследователи, в большей или меньшей степени следующие в русле философии имени (В.С. Юрченко, Л.А. Гоготишвили), диалогизма (В.Л. Махлин, Б.М. Гаспаров, М.Холквист) или независимо избравшие антиномический подход к языку (В.В. Налимов, А.Л. Блинов).

Хотелось бы здесь коснуться наиболее общих черт этих концепций с тем, чтобы попытаться очертить некие единые контуры языковой модели этой "периферийной" (по выражению А.Пигалева; Пигалев, 1998, С.245-246) лингвистики, лингвистики "окраины".

II

Разрабатывавшаяся в 20-х годах этого века крупнейшими русскими философами А.Ф.Лосевым, С.Н.Булгаковым и П.А.Флоренским философия языка (сами они называли ее "философией имени"), по ряду причин выпала из научного контекста более чем на полвека. И только в последние годы академический мир стал обращаться к этим трудам, чтобы открыть в них исключительно глубокие и оригинальные взгляды на многочисленные философские, богословские, филологические и эстетические проблемы. Одним из центральных вопросов всех этих работ был вопрос о языке – его статусе, природе, взаимоотношениях с человеком и миром.

Хотя каждого из упомянутых мыслителей отличает собственный оригинальный подход к проблемам языка, сходство их философско-мировоззренческих позиций не могло не повлиять на то, что во многих вопросах они независимо друг от друга пришли к общим выводам. Достаточно неожиданно эти выводы оказались очень близки к центральным положениям диалогической философии, особенно к той ее версии, которая получила развитие в трудах М.М.Бахтина, а также немецкого философа О.Розенштока-Хюсси. Хотелось бы, с одной стороны, указать основные черты учения о слове и языке философов имени, а с другой – выявить общее в философии имени и диалогизме в их противоположении рационалистически-позитивистским равно как и субъективистско-психологическим подходам к языку.

В основании всей философии языка у философов имени лежит принцип предикации. У Лосева он выражен открыто, у Булгакова и Флоренского более имплицитно, но несомненно то, что и у них именно этот принцип определяет как взаимоотношения всех уровней языка, так и взаимоотношения индивидуумов при коммуникации. Для выражения этого всеобщего принципа Лосев пользуется понятиями "сущности" и "энергии". В процессе предикации сущность (или объект) проявляет в энергиях свои существенные признаки или смысл, сама при этом оставаясь принципиально непознаваемой или апофатической. Инобытие, в котором эти энергии выражаются, воспринимает, понимает не саму сущность, но ее образ, ее смысл, выражаемый этими энергиями, и обретающий в инобытии свою форму или тело. Этот принцип справедлив на всех уровнях языка (у Лосева в “Философии имени” их чрезвычайно много, см. Лосев, 1990, с.159-161; его система языка имеет в основании неоплатоническую схему восхождения бытия).

Булгаков и Флоренский сосредоточивают свое внимание на границе перехода идеального слова в конкретное , но также пользуются при этом принципом предикации. Так, по Булгакову суть языка заключается в процессе именования – то есть, соединения идеи с конкретным объектом реального мира. Продукт именования – суждение, совпадающее по форме с простейшим двусоставным предложением.

СУБЪЕКТ	СВЯЗКА	ПРЕДИКАТ
(личное или указательное местоимение)	(глагол "быть" в личной форме)	(имя существительное в им. падеже, в ед. числе)

На следующем этапе это предложение-суждение сворачивается в имя-субъект (формально – бывший предикат) и получает новый предикат, выражающий его процессуально-модально-временной признак (глагольное сказуемое) или просто модально-временной (именное сказуемое вместе с глаголом-связкой либо его значимым отсутствием). Процесс предикации продолжается, при этом и субъект может получить новый амодальный признак (определение), и предикат (обстоятельство и дополнение). Так происходит развертывание явленной идеи в распространенное предложение языка.

Исходя из дихотомии сущности и энергии, в рассматриваемых концепциях объясняется и взаимоотношение Перво-слова со словом естественного языка. Как свет разлагается на спектр, оставаясь при этом тем же светом, так и Перво-слово являет себя в энергиях, которые, соединяясь с конкретными образами-семемами, рождают конкретные слова естественных языков. Булгаков и Флоренский приводят многочисленные примеры соединения той или иной идеи с различными образами, а значит и с разными звуковыми оболочками, в разных языках. Например, идея "истины" в русском языке воплощается в слове, по происхождению родственному глаголу "быть", что подчеркивает онтологичность истины в ее понимании русским народом; в греческом языке "истина" – alhqeia, то есть "нечто непреходящее, пребывающее вечно"; латинское "Veritas" имеет много семантических оттенков, главные из которых "вера и почтительное, благоговейное отношение"; еврейское "эмет" имеет однокоренные слова со значениями "служить опорой", "поддерживать" и т.д. (Флоренский,1990, С.16-22).

В полной мере принцип предикации применим и на границе "язык" – "речевая деятельность". Сам язык остается вполне трансцендентным человеку, но его явления действуют в человеческом сознании, где таким образом рождается "слово-мысль", которое затем может выйти на коммуникативный, речевой уровень. "Человек мыслит в словах и говорит мысль, его разум, logoz, неразрывно связан со словом logoz, logoz есть logoz – в непередаваемой игре слов говорит нам самосознание... Слово-мысль, в обращении человека с человеком, переходя в слово-речь, постоянно появляется и исчезает с поверхности, подобно реке, уходящей под землю, но там, где она выходит на поверхность, она несет те же самые воды, не новые, а только скрывавшиеся” (Булгаков, 1997, С.13-15). О неразрывной связи мысли и слова, о значении последнего в разумной деятельности человека пишет и А.Ф.Лосев: "Слово и, в частности, имя, есть необходимый результат мысли, и только в нем мысль достигает своего высшего напряжения и значения" (Лосев, 1990, С.32).

Тем не менее, "мысль-слово" и слово в речи не тождественны друг другу. Последнее относится к первому опять-таки как энергия к сущности, а сама коммуникация, по Лосеву, есть "арена" встречи энергий коммуникантов. И чем яснее, точнее энергия являет сущность, тем полнее осуществляется понимание.

Все трое из разбираемых философов подчеркивают, что слово есть символ, являющий в конкретном образе и форме свою идею.

Будучи символом, слово "подлежит основной формуле символа: оно – больше себя самого. И притом, больше двояко: будучи самим собою, оно вместе с тем есть и субъект познания и объект познания" (Флоренский, 1998, С. 293). Слово оформляет мысль говорящего, рождая мысль-слово, и слово являет эту мысль слушающему в Диалоге.

Если мы обратимся к работе О.Розенштока-Хюсси, то мы увидим, что и для диалогической философии характерно онтологическое понимание языка, холизм – то есть первичным всегда оказывается целое, тогда как его части считаются производными. Язык – это не сумма слов, но некая индивидуальная целостность, "некий "эфир", в который погружены все люди" (Пигалев, 1998, С. 252). Вспомним, что и М.М. Бахтин писал о "заданности" языка для человека. В диалогической философии "говорить – значит проникать в надындивидуальное измерение, в сферу совокупного человеческого опыта и, будучи определенным им, оставаться в этой определенности" (Ibid., С.254). Розеншток-Хюсси уподобляет язык электрической цепи. Для того, чтобы индивиду не погибнуть от изоляции, ему надо включиться в эту всемирную сеть (Розеншток-Хюсси, 1998). Интересно отметить, что и современный чилийский биолог и лингвист У.Матурана делает весьма схожие наблюдения, отмечая, что люди живут в сфере языка , и поэтому в жизни человека не может быть ничего, что не принадлежало бы к этой сфере; для человека даже представить что-нибудь за пределами сферы языка невозможно (Maturana, 1995).

Чтобы истинно отразить явление реальной жизни (а не абстракцию "чистого разума"), любое определение, по П.А.Флоренскому, должно быть антиномичным (Флоренский 1990, С. 145-153). В самом деле, сказать, что язык надындивидуален, значит охарактеризовать только одну его сторону.

Антиномическое понимание природы языка у Гумбольдта в России было поддержано и развито А.А.Потебней в работе "Мысль и язык". Оно стало затем и интегральной частью "философии имени". П.А.Флоренский писал, что язык есть живое равновесие "вещи" и "жизни". В своей сущности язык является вселенским, в своем явлении- индивидуальным. Язык творится как художественное произведение (по словам С.Н.Булгакова), но вместе с тем мы его уже имеем как изначальную данность. Поэтому мы не творим язык, но творим "из него". (Булгаков 1997, С. 49). "Два устоя языка взаимно поддерживают друг друга, и устранением одной из противодействующих сил опрокидывается и другая. Язык... возможен лишь их борьбою, осуществляясь как подвижное равновесие начал движения и неподвижности" (Флоренский, 1998, С. 194).

Реализация языка в речевой деятельности, сам процесс коммуникации были также подробно рассмотрены русскими философами. С.Н.Булгаков отмечал, что употребление слов в речи возможно только потому что еще до этого употребления каждое слово выражает свою идею, так как словами, лишенными значения, ничего нельзя высказать. Однако, слово может иметь конкретный смысл только в целом, в высказывании, в определенном контексте, вне которого слова суть абстракции, не существующие в действительности. "Слово-мысль никогда не может быть показано в своем чистом виде, потому что все слова оформлены и вовлечены в организм речи"(Булгаков, 1997, С. 21).

Подобным образом и А.Ф.Лосев писал о связи слова в речи с другими словами и о смысловом взаимовлиянии слова и высказывания, текста в целом.

Эти положения полностью совпадают с мнением философов Диалога: “Ни одно предложение, которое грамматически вырывают из его взаимосвязей, не открывает ему [человеку] того, что он делает, говоря (Розеншток-Хюсси, 1998, С. 6).

Основополагающая концепция диалогической философии, как известно, заключается в необходимости для реализации речевой способности индивидуума-Другого, собеседника. "Индивидуальный речевой акт есть contradictio in adjecto" (М.М.Бахтин). "Крик "Пожар!" становится предложением только тогда, когда он находит какую-нибудь личность... Твои "Вот я!" или "Да, я это сделаю" завершают приказание, поскольку они устанавливают его отношение к тебе" (Розеншток-Хюсси, 1998, с.18).

В русском языкознании еще А.А.Потебня выводил принцип диалога из онтологичности слова: “Слово одинаково принадлежит и говорящему, и слушающему, а поэтому значение его состоит не в том, то оно имеет определенный смысл для говорящего, а в том, что оно имеет смысл вообще” (Цит. по: Булгаков, 1997, С. 277). А.Ф.Лосев писал, что суть речевого общения состоит во взаимопонимании коммуникантов, во включении их посредством слова во внутренний мир, в сознание друг друга, в смысловом отождествлении слушающего с говорящим и наоборот. Для реализации коммуникации необходимо "полное взаимное понимание, взаимное и сознательное намеренное сочувствие"(Лосев, 1997, С. 211). При этом важно понимание того, что не люди соединяют себя словами, употребляя язык как орудие, средство для общения, но язык соединяет людей, которые несмотря на свое разъединение в пространстве и времени, ощущают свое единство в слове.

Последняя мысль часто звучала в трудах А.Ф.Лосева, С.Н.Булгакова, М.М.Бахтина, О.Розенштока-Хюсси. Слово, как отмечал А.Ф.Лосев, – это "стихия разумного общения живых существ в свете смысла и умной гармонии…" (Лосев, 1990, с.166). Также и С.Н.Булгаков утверждал, что язык – это нечто большее, чем просто средство или орудие. С помощью слова человек, "микрокосм", становится интегральной частью мира, "макрокосма".

Язык обеспечивает человеку защиту против хаоса, дезорганизации, разъединения и изоляции. "Без слова и имени человек – вечный узник самого себя, по существу и принципиально анти-социален, необщителен, несоборен и, следовательно, также и неиндивидуален, не сущий, он – чисто животный организм, или, если еще человек, умалишенный человек" (Лосев, 1990, C. 49). Язык есть специфическая среда, передающая совокупный опыт человечества, и именно язык соединяет всех людей во времени и пространстве. В своей поздней работе "О коммуникативном значении грамматических категорий" Лосев особо подчеркивал, что при речевом общении не происходит прямого отражения действительности, дублирования ее; действительность, ее элементы определенным образом интерпретируются, понимаются, и это понимание сообщается другому сознанию. Поэтому можно говорить о бесконечном количестве оттенков значения каждого данного слова и каждой грамматической категории, реализуемых в конкретном, живом контексте речи.

Каждое высказывание есть в большей или меньшей степени личностно окрашенная интерпретация действительности. Без такой интерпретации смысла коммуникация была бы невозможна. Так же , как Флоренский и Булгаков, Лосев постулирует антиномичность слова. "Слово..., с одной стороны, везде тождественно, и, с другой стороны, оно везде различное. Только благодаря этой живой диалектике тождества и различия слов или грамматических категорий, только благодаря этой живой диалектике сущности и явления в области семантики и возможно общение между людьми, возможно сообщение о предметах и явлениях" (Лосев, 1997, с. 342).

М.М.Бахтин в книге "Марксизм и философия языка" (1929; вышла под именем В.Н.Волошинова) подробно разбирает два основных направления лингвистики, которые он называет "абстрактным объективизмом" и "индивидуалистическим субъективизмом" (Волошинов (Бахтин), 1993, С. 59). Он убедительно доказывает односторонность и недостаточность как первого из них, которое "изучает живой язык так, как если бы он был мертвым, и родной – так, как если бы он был чужим" (Ibid, с. 84), так и второго, представляющего коммуникацию как биологический или технический акт, лишенный всякого объективного содержания. В реальной коммуникации происходит синтез объективного и субъективного: "Идеологический знак жив своим психическим осуществлением так же, как и психическое осуществление живо своим идеологическим наполнением"(Ibid., с. 46).

Живая речь есть как бы "общая территория" психического и идеологического. Личность, индивидуум включается в мир объективного, в "идеологическое", через "ответственный поступок", одновременно обусловленный и свободный акт выбора. Языковое творчество проявляется как акт свободного принятия и освоения "чужого слова". "Чужое слово признается, принимается и становится как бы своим" ( Богатырева, 1993, с. 55). ("Чужое слово" Бахтина -это mutatis mutandis "Слово" или "Имя" философии Имени, то есть "Перво-слово" со всеми последующими наслоениями оттенков денотативного и коннотативного значения). В статье "Проблема речевых жанров" Бахтин заявляет вполне в духе Гумбольдта или философов Имени: "...язык входит в жизнь через конкретные высказывания (реализующие его), через конкретные же высказывания и жизнь входит в язык" (Бахтин, 1986, С. 43).Здесь же отмечается, что каждое отдельное высказывание – звено в цепи речевого общения, элемент некоего единства более высокого порядка, собственно диалога. И тут мы подходим к основному положению диалогической философии – необходимости для реализации речевой способности индивидуума-Другого, активного собеседника.

Итак, по Бахтину, противоречие между "миром культуры", "идеологией" и "миром действительной единственной жизни" снимается через ответственный поступок – свободный выбор, явленный в "участном", индивидуальном и одновременно надындивидуальном, "соборном" слове. Но любое слово, любое высказывание может осуществляться только при наличии двух сознаний – "Я" и "Другого": "событие жизни текста, то есть подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов (Бахтин, 1979, С. 285). Поэтому индивидуальный речевой акт есть, по Бахтину, contradictio in adjecto (повторение). Не менее важно, что этот Другой, не просто некое ино-бытие, не-я, конкретная личность, живой участник речевого общения, способный ответить на равных. Это подчеркивали в своих работах все диалогисты – М.Бахтин, Ф.Розенцвейг, О.Розеншток-Хюсси.

Говорящий строит высказывание, отбирает те или иные языковые средства, находясь под большим или меньшим влиянием адресата и его уже заранее предвосхищаемого ответа. Поэтому адресат – не пассивный реципиент высказывания, а активный его соавтор. К тому же сами термины "говорящий", "адресат" ни в малейшей степени нельзя фиксированно применять к коммуникантам. Ведь говорящий, произнося высказывание, уже готовится стать слушающим, а адресат, выслушивая сообщение, уже накладывает на него свое "противослово", и таким образом тоже становится говорящим. "Действительный язык означает свободу между двумя людьми варьировать, дополнять взаимообразными путями одно и то же слово, идею, тему или языковой материал... никакая часть ни одного диалога на свете не имеет смысла, если она не воспринимается как вариация чего-то общего, что разделяется говорящим и его слушающими, и в то же время как такая вариация, посредством которой говорящий устремляет людей в новое будущее" (Розеншток-Хюсси, 1994, С. 53).

Итак, всякое понимание носит активно ответный характер, "чревато ответом" (М.Бахтин), а всякое высказывание заранее ориентировано на это понимание, ответную реакцию, словом ли, действием, мыслью – все это зависит от конкретного случая. Поэтому, всякое высказывание входит в "электрическую сеть" языка, потенциально может вступить в диалог с любым словом, когда-либо и где-либо попавшим в эту всемирную и всевременную цепь.

III

Интересно преломляются основные идеи философии Имени и Диалога в работах современного отечественного лингвиста В.С.Юрченко. Критически оценивая односторонние подходы к языку, он предлагает выйти за рамки современной научной парадигмы, чтобы осуществить синтетический подход, создать "космическую" лингвистику (Юрченко, 1992).

Утверждая вслед за философами Имени онтологичность языка, его принципиальную независимость от человека-говорящего, Юрченко считает первичной единицей языка не Имя или слово, а синтаксическую структуру, и конкретно – двусоставное глагольное предложение в его распространенном через заглагольные члены варианте (Ibid., С. 66-67). Таким образом, предложение есть единица языка, а не речи. Оно не строится говорящим, а лишь модифицируется, распространяется или, наоборот, сокращается в зависимости от конкретного речевого контекста.

Вместе с тем, В.С. Юрченко утверждает и тождество глубинной семантической структуры языков, так что "различие между языками касается прежде всего фонетического и морфемного облика отдельных слов, их конкретного смыслового содержания, а также способов сцепления их друг с другом"(Ibid., С. 45; ср. Булгаков, 1997, Флоренский, 1990. ).

По Юрченко, существование и функционирование языка во времени, одном из четырех измерений физического мира, позволяет ему отражать (и следовательно, выражать и сообщать) содержание этого мира в виде слова-мысли. И здесь мы опять видим своеобразную интерпретацию положений философии Имени (особенно мысли Булгакова о том, что язык есть единственный и универсальный посредник между миром вещей и миром идей).

Своеобразное, "синтаксическое" преломление получает у Юрченко и основное положение диалогизма о невозможности индивидуального речевого акта, об активной, творческой роли слушающего в процессе коммуникации. Говоря об актуальном членении высказывания как речевом проявлении виртуального предложения – мысли, В.С.Юрченко пишет: "... говорящий отнюдь не определяет всю структуру актуального членения, как это обычно считается... Он определяет два момента: 1) содержание речи; 2) способ связи речи с темой, то есть отношение предицирования. Что касается темы, то она в сущности, определяется слушающим – в том смысле, что говорящий может исходить в своей речи из того, что так или иначе известно слушающему. У последнего есть два источника для такого знания: конситуация и общий с говорящим лингвистический опыт. При этом степень точности и определенности знания слушающего темы не играет особой роли - оно может быть весьма приблизительным” (Юрченко, 1992, С. 76).

Используя многие положения диалогизма и философии Имени (возможность их совмещения еще раз подтверждает их близость и органическое родство), В.С.Юрченко создает свою собственную синтаксически-ориентированную модель языка.

IV

Весьма примечателен факт, что к тому пониманию природы языка, который был выражен в философии Имени и диалогизме, можно подойти и с другой стороны. Такой путь, в частности, был проделан В.В.Налимовым, который построил свою "вероятностную модель языка", исходя из логико-математического понимания "рациональности и иррациональности, дискретного и континуального начал, совмещающихся в естественном языке” (Налимов, 1979).

Критикуя, подобно Бахтину в "Марксизме и философии языка" и Флоренскому в "Водоразделах мысли", односторонние подходы к языку, рассматривающие последний или как "жесткую структуру", где слово безусловным образом связано с единственным, строго определенным значением, или как "мягкую структуру", где смысл слова задается его употреблением (как утверждал Витгенштейн в своих "Философских исследованиях"), Налимов утверждает, что оба эти понимания ложны в своей исключительности, но истинны во взаимодополнительности. То есть, он тоже признает за языком антиномический характер.

Описываемые Налимовым взаимоотношения метаязыка и естественных языков вполне укладываются в концепцию философии Имени о Перво-слове как сущности и предицируемых им явлениях – словах естественных языков. Налимов пишет о том, что метаязык (универсальная семиотическая система) существует объективно, хотя и не дан нам в прямом наблюдении. "Метаязык должен быть настолько богат, чтобы все, что утверждается в терминах объективного языка, могло быть сказано в метаязыке, в частности, в нем должны быть и средства для построения имен объективного языка" (Налимов, 1979, С.58).

Поскольку сущность языка апофатична, мы не можем ее ни строго определить, ни описать в логических схемах. Но изучая разнородные явления языка, мы можем построить антиномическую модель языка, которая через coincidentia oppositorum может дать нам некоторое представление об истинной природе языка. "Нужна модель языка, отражающая как его многогранность и алогичность, так и его логическую структуру". (Ibid., С. 68).

Каждому слову, каждой единице языка присуще некоторое определенное значение, тем не менее мы не можем предвидеть, как это значение будет интерпретировано в конкретном речевом использовании. Налимов говорит о том, что смысл слова – не строгое логическое понятие, но некая полевая структура. Слова, таким образом, имеют атомарно-континуальную природу. Смысловой дискрет – знак – является инвариантом всего смыслового содержания поля значений. Знак является сигналом, кодирующим поле смысловых значений. Осмысление значения, его декодирование происходит на континуальном уровне. Слово уподобляется черпаку, черпающему смысл изнутри сознания человека. Содержание, зачерпываемое этим черпаком, будет в определенной мере зависеть как от содержания конкретного, индивидуального сознания, так и от коммуникативного контекста. И здесь В.В.Налимов приходит к утверждению, соответствующему одному из главнейших постулатов диалогизма: "Словесное общение между людьми происходит путем диалога, а не в виде монологов. Диалог нужен, чтобы повысить уровень понимания высказываний, сделанных на языке с нерегулярной структурой" (Налимов, 1979, С. 210). Понимание никогда не бывает абсолютно полным. Только диалог позволяет четко оценить уровень непонимания и строить дальнейшую коммуникацию так, чтобы снизить этот уровень до возможного минимума. "Вероятностная модель языка" В.В.Налимова, будучи оригинальной лингвистической концепцией, тем не менее имплицитно содержит в себе ряд основных положений, как философии Имени, так и философии Диалога. То, что автор, по-видимому, пришел к этим выводам независимо (в его работах отсутствуют ссылки на излагавшиеся выше концепции), наилучшим образом подтверждает истинность последних, тем более, что концепция Налимова отнюдь не единственный, хотя, может быть, и самый яркий, пример такого совпадения взглядов на природу языка. Можно вспомнить и труды упоминавшегося здесь У.Матураны, да и тот факт, что сами основоположники разбираемых позиций в большинстве своем работали независимо друг от друга. V

В заключение позволю себе еще раз перечислить те основные тезисы лингвистических концепций диалогизма и философии Имени, которые свидетельствуют об их глубоком внутреннем родстве и при этом отличают их от двух основных направлений современной лингвистики.

Во-первых,соотношение метаязыка и естественных языков есть соотношение сущности и явлений, поэтому основной принцип, действующий на всех уровнях языка и речи, есть принцип предикации.

Во-вторых, язык обладает антиномической природой, он есть ergon и energeia, он надындивидуален и онтологичен, то есть, имеет собственное объективное бытие, и при этом он реализуется в конкретных межличностных речевых актах, где его элементы интегрируются каждый раз по-новому, в зависимости от конкретного коммуникативного контекста.

В-третьих, язык изучает свою реализацию в Диалоге активных, равноправных субъектов коммуникации, каждый из которых совмещает в себе функции говорящего и слушающего и ориентирует свои высказывания на конкретного адресата, который выступает в качестве автора высказывания.

В-четвертых, каждое высказывание получает свой смысл только в контексте всего Диалога (не только в узком смысле – данного акта коммуникации, но и в более широком социально-культурном контексте). Исходя из вышесказанного, можно заключить, что язык есть единый для всех людей способ познания, общения и существования в мире.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бахтин, 1979: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1979.
2. Бахтин, 1986: Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986.
3. Богатырева, 1993: Богатырева Е.А. М.М.Бахтин: этическая онтология и философия языка // Вопросы философии, 1993, №1, с. 51-59.
4. Булгаков, 1979: Булгаков С.Н. Философия имени. М., 1997.
5. Волошинов (Бахтин), 1993: Волошинов В.Н. (Бахтин М.М.) Марксизм и философия языка. М. 1993.
6. Гумбольдт, 1988: Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию. М., 1988.
7. Лосев, 1990: Лосев А.Ф. Философия имени. М., 1990.
8. Лосев, 1997: Лосев А.Ф. Имя. Сочинения и переводы. СПб, 1997.
9. Махлин, 1990: Махлин В.Л. Михаил Бахтин: философия поступка. М., 1990.
10. Налимов, 1979: Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 1979.
11. Пешков, 1996: Пешков И.В. М.М.Бахтин: от <К философии поступка> к риторике поступка. М., 1996.
12. Пигалев, 1998: Пигалев А.И. Ойген Розеншток-Хюсси - мыслитель в постхристианскую эпоху // Розеншток-Хюсси О. Бог заставляет нас говорить. М., 1998.
13. Платон, 1999: Платон. Собрание сочинений в 4 тт. М., 1999.
14. Розеншток-Хюсси, 1994: Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994.
15. Розеншток-Хюсси, 1998: Розеншток-Хюсси О. Бог заставляет нас говорить. М., 1998.
16. Флоренский, 1990: Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990.
17. Флоренский, 1998: Флоренский П.А. Имена. М.,1998.
18. Юрченко, 1992: Юрченко В.С. Космический синтаксис. Саратов, 1992.
19. Maturana, 1995: Maturana H. The Nature of Time. Santiago de Chile, 1995.